«Среды» в Пенатах
В Пенатах, под их причудливой стеклянной крышей, дающей естественный свет, у Репина имелось две мастерских: большая была открыта для всех, а в маленькую и почти секретную художник удалялся, когда нужно было сосредоточиться на работе (что всегда было для него и самым важным, и самым захватывающим), но мешали общительные посетители. И тогда Наталья Борисовна придумала элегантный выход: «приёмным днём», когда в Пенаты мог явиться без приглашения любой желающий, объявлялось среда.
Около часу дня по средам Репин прекращал работать, мыл кисти,переодевался в торжественный серый костюм. Обед в Пенатах начинался в три. На доме вывешивался голубой флаг, означавший, что гостей уже ждут. Народу всегда было множество: знакомые, друзья,литераторы, ученые, художники, музыканты. Незнакомым тоже вход не был заказан: любой интересующийся искусством мог приехать и познакомиться со знаменитым художником.
В прихожей Пенатов гостей встречали плакаты с указания вроде»Не ждите прислуги, её нет«, «Бейте весело в тамтам» (роль тамтама исполнял повешенный тут же медный гонг), «Сами снимайте пальто и калоши» и т. п. Так Наталья Борисовна пропагандировала свою идею: никто никому не должен прислуживать, лакеев здесь нет, у нас демократия и равенство.
Прислуги не было и за столом — весьма обильным и разнообразным,но неизменно вегетарианским. Стол был особой конструкции: он вращался наподобие карусели, чтобы, потянув за ручку, каждый из гостей, мог приблизить к себе и взять на тарелку нужное блюдо,не утруждая прислугу. Всё это было необычно и весело.
Гостиная в Пенатах. В верхнем ряду картин, в центре можно видеть профильный портрет Натальи Нордман, написанный Репиным. Ниже — знаменитый крутящийся стол. Фото: bonherisson.livejournal.com
И всё же над Нордман и Репиным с их пресловутыми «обедами из сена» очень скоро начали потешаться все — от злой и въедливой петербургской прессы, относящейся к Наталье Борисовне как вредной чудачке, держащей пожилого художника впроголодь и выставляющей его на посмешище, до близких и друзей, не могущих удержаться от иронии.
Маяковский писал: «Куоккала. Семизнакомая система (семипольная). Установил 7 обедающих знакомств. В воскресенье „ем“ Чуковского,понедельник — Евреинова и т. д. В четверг было хуже — ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень это не дело».
Жена Куприна вспоминала, как их с мужем напутствовал Максим Горький: «Ешьте больше — у Репиных все равно ничего, кроме сена,не дадут».
Гурман Бунин и вовсе, по собственному признанию, ретировался: «Я с радостью поспешил к нему: ведь какая это была честь — быть написанным Репиным! И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме — окна настежь. Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз,и говорит: „Вот тут я буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать как господь бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже ваш проклятый табак скоро бросите“. Я стал низко кланяться, горячо благодарить,забормотал, что завтра же приеду, но что сейчас должен немедля спешить назад, на вокзал — страшно срочные дела в Петербурге. И сейчас же пустился со всех ног на вокзал, а там кинулся к буфету, к водке, закурил, вскочил в вагон, а из Петербурга послал телеграмму: дорогой Илья Ефимович, я, мол, в полном отчаянии, срочно вызван в Москву, уезжаю нынче…»
Максим Горький, Мария Андреева, Наталья Нордман, Илья Репин в Пенатах. Автор фото: Карл Булла.
Федор Шаляпин и Илья Репин в Куоккале. 1914
Федор Шаляпин. Репин, с тоской глядящий из Финляндии на Петроград. Рисунок из «Чукоккалы»
Репин читает известие о смерти Льва Толстого. Опирается на спинку стула Наталья Нордман. Слева — Корней Чуковский на фоне своего портрета. Куоккала. 1910 г. Фотография — Карл Булла.
«Среды» в Пенатах
В Пенатах, под их причудливой стеклянной крышей, дающей естественный свет, у Репина имелось две мастерских: большая была открыта для всех, а в маленькую и почти секретную художник удалялся, когда нужно было сосредоточиться на работе (что всегда было для него и самым важным, и самым захватывающим), но мешали общительные посетители. И тогда Наталья Борисовна придумала элегантный выход: «приёмным днём», когда в Пенаты мог явиться без приглашения любой желающий, объявлялось среда.
Около часу дня по средам Репин прекращал работать, мыл кисти,переодевался в торжественный серый костюм. Обед в Пенатах начинался в три. На доме вывешивался голубой флаг, означавший, что гостей уже ждут. Народу всегда было множество: знакомые, друзья,литераторы, ученые, художники, музыканты. Незнакомым тоже вход не был заказан: любой интересующийся искусством мог приехать и познакомиться со знаменитым художником.
В прихожей Пенатов гостей встречали плакаты с указания вроде»Не ждите прислуги, её нет«, «Бейте весело в тамтам» (роль тамтама исполнял повешенный тут же медный гонг), «Сами снимайте пальто и калоши» и т. п. Так Наталья Борисовна пропагандировала свою идею: никто никому не должен прислуживать, лакеев здесь нет, у нас демократия и равенство.
Прислуги не было и за столом — весьма обильным и разнообразным,но неизменно вегетарианским. Стол был особой конструкции: он вращался наподобие карусели, чтобы, потянув за ручку, каждый из гостей, мог приблизить к себе и взять на тарелку нужное блюдо,не утруждая прислугу. Всё это было необычно и весело.
Гостиная в Пенатах. В верхнем ряду картин, в центре можно видеть профильный портрет Натальи Нордман, написанный Репиным. Ниже — знаменитый крутящийся стол. Фото:
bonherisson.livejournal.com
И всё же над Нордман и Репиным с их пресловутыми «обедами из сена» очень скоро начали потешаться все — от злой и въедливой петербургской прессы, относящейся к Наталье Борисовне как вредной чудачке, держащей пожилого художника впроголодь и выставляющей его на посмешище, до близких и друзей, не могущих удержаться от иронии.
Маяковский писал: «Куоккала. Семизнакомая система (семипольная). Установил 7 обедающих знакомств. В воскресенье „ем“ Чуковского,понедельник — Евреинова и т. д. В четверг было хуже — ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень это не дело».
Жена Куприна вспоминала, как их с мужем напутствовал Максим Горький: «Ешьте больше — у Репиных все равно ничего, кроме сена,не дадут».
Гурман Бунин и вовсе, по собственному признанию, ретировался: «Я с радостью поспешил к нему: ведь какая это была честь — быть написанным Репиным! И вот приезжаю, дивное утро, солнце и жестокий мороз, двор дачи Репина, помешавшегося в ту пору на вегетарианстве и на чистом воздухе, в глубоких снегах, а в доме — окна настежь. Репин встречает меня в валенках, в шубе, в меховой шапке, целует, обнимает, ведет в свою мастерскую, где тоже мороз,и говорит: „Вот тут я буду вас писать по утрам, а потом будем завтракать как господь бог велел: травкой, дорогой мой, травкой! Вы увидите, как это очищает и тело и душу, и даже ваш проклятый табак скоро бросите“. Я стал низко кланяться, горячо благодарить,забормотал, что завтра же приеду, но что сейчас должен немедля спешить назад, на вокзал — страшно срочные дела в Петербурге. И сейчас же пустился со всех ног на вокзал, а там кинулся к буфету, к водке, закурил, вскочил в вагон, а из Петербурга послал телеграмму: дорогой Илья Ефимович, я, мол, в полном отчаянии, срочно вызван в Москву, уезжаю нынче…»
Максим Горький, Мария Андреева, Наталья Нордман, Илья Репин в Пенатах. Автор фото: Карл Булла.
Федор Шаляпин и Илья Репин в Куоккале. 1914
Федор Шаляпин. Репин, с тоской глядящий из Финляндии на Петроград. Рисунок из «Чукоккалы»
Репин читает известие о смерти Льва Толстого. Опирается на спинку стула Наталья Нордман. Слева — Корней Чуковский на фоне своего портрета. Куоккала. 1910 г. Фотография — Карл Булла.
О диких организмах
Илья Репин. Парижское кафе. 1875 год
Это ответ Репина на письмо Крамского, в котором тот, еще не видя картины «Парижское кафе», резко критикует автора за выбор сюжета:
Позиция Крамского по умолчанию поддерживается еще и тем, что после сенсационного успеха «Бурлаков на Волге» (1873) от художника ждали развития народной темы («диких организмов») и его наставники опасались — отчасти справедливо, — что пенсионерское пребывание в Париже Пенсионерство — своего рода грант от Академии художеств, дающийся выпускникам для совершенствования за границей. Репинское пенсионерство продлилось три года (1873–1876): посетив Италию и Вену, он в конце концов осел в Париже. Картина «Парижское кафе» была выставлена на Парижском салоне. побудит его сойти с положенной стези. Ответные же аргументы Репина интересны еще и тем, что, обычно переменчивый в суждениях, в данном случае он будет отстаивать именно эту позицию на протяжении всей жизни.
О смерти
Илья Репин. Автопортрет. 1920 год
Это письмо Чуковскому (оно не было последним) публикуется с большими купюрами: Репин подробнейшим образом указал порядок своего погребения — и все это было исполнено. И он действительно работал до последних дней. Научился в старости писать левой рукой, когда отнялась правая, а когда не имел уже сил держать в руке палитру, вешал ее на шею посредством лямок — уподобляясь тем самым бурлаку, пожизненно впряженному в лямку живописной работы. При этом уже в 1890-е годы он не обольщался насчет качества своих поздних картин: «Увы, я уже старею и, кажется, кончил свою художественную стезю. Все, что ни затею, ничего не выходит, ничего не удается. Какая-то отсталость, грубость, безвкусица; а вместе и упадок сил за работой следует необыкновенно быстро и приводит весь мой организм в болезненное состояние» Из письма Марианне Веревкиной от 20 февраля 1894 года.. Но живописный процесс держал его на плаву — и он упивался процессом все же много более, нежели ценил результат.
другие материалы по теме
Как смотреть Репина
Объясняем на примере пяти картин
Как смотреть Серова
Объясняем через пять знаменитых портретов
За что любить Сурикова?
Объясняет искусствовед Галина Ельшевская
микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Голос дня
Наркомпрос Луначарский оплакивает Розу ЛюксембургМозаика дня
Кентавр из виллы АдрианаХайку дня
Басё о весне
Архив
О травяных бульонах, маслинах и салатах
Илья Репин и Наталья Нордман-Северова (в центре) у вращающегося стола в своем имении «Пенаты». 1900-е годы
Репинская «травяная диета» была постоянной темой саркастических обсуждений в кругу его знакомых. Собственно, обсуждалась не столько сама диета, сколько ее «автор» и апологет — гражданская жена Репина в 1899–1914 годах писательница Наталья Борисовна Нордман-Северова, женщина эксцентрического поведения и радикальных для того времени взглядов. Знаменитые супы из сена, которыми кормили гостей в имении «Пенаты», являлись лишь частью демонстративно исповедуемой ею жизненной программы. Программа включала в себя многое — от борьбы за права женщин и домашней прислуги до отказа носить меха (зимой Наталья Борисовна ходила в пальто из мешковины, набитой сосновыми иголками). Природа этого брака вызывала недоумение у друзей Репина. Стасов замечал в письме к своему брату: «Вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи, ни кожи — ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у нее к юбке». Однако сам Репин восхищался и литературным талантом, и внешностью своей жены: множество ее портретов (включая ню) было создано в период их совместной жизни.
Для впечатлительного художника это была не первая попытка отказа от животной пищи. Задолго до знакомства с Нордман, в 1891 году, он уже переходил на сыроедение, вдохновившись тогда советами — практически проповедью — Льва Толстого. Но ненадолго Из письма Татьяне Львовне Толстой от 20 августа 1891 года: «Вегетарианство я должен был оставить. Природа знать не хочет наших добродетелей. После того как я писал Вам, ночью меня хватила такая нервная дрожь, что я наутро решил заказать бифштекс — и как рукой сняло»; ей же Репин писал 27 июня 1892 года: «…я пришел к окончательному заключению, что я без мясной пищи не могу существовать. Если я хочу быть здоровым, должен есть мясо; без него у меня теперь сейчас же начинается процесс умирания…». Второй этап увлечения растительной диетой, которой в приведенном выше письме поется восторженный гимн, равно как и предыдущий, случился под влиянием авторитетного для Репина человека — вызывающего его любовь и восхищение. И характерно, что закончился он одновременно с разладом семейной гармонии. Ставшая обузой для мужа Нордман, больная чахоткой, уехала в Швейцарию — там, в лечебнице, и умерла; дачные обеды по средам за вращающимся столом (тоже ее конструкции) прекратились. А Репин, разочаровавшись в вегетарианстве, возвратился к привычному пищевому рациону.
Первая встреча
Портрет М. К. Тенишевой. Этюд
Нордман демонстративно уселась спиной к мольберту, будто ей совсем неинтересно, что там пишет Репин, и начала громко читать патетические строчки с издевательски-комическими интонациями. Репина такое паясничанье покоробило, и он поспешил распрощаться с дамами.
Портрет княгини М. К. Тенишевой
Уже в парижской эмиграции Тенишева напишет «Впечатления моей жизни», из которых неожиданно выяснится (как это часто случается с мемуарами), что не такими уж они с Нордман были и подругами. И более того — что в Наталье Борисовне изначально угадывались циничность и порочность:
Илья Репин. Н.Б. Нордман-Северова, 1921
Впрочем, дальше Тенишева так самодовольно бранит репинские «неискренность, льстивость и жадность», да и её портреты, сообщает, выходили у художника один хуже другого — не «Юнона», как подхалимски говаривал Репин, а «чистая карикатура», что не стоит и её характеристику Нордман принимать слишком всерьёз.
Репин явно смотрел на Наталью Борисовну иначе.
Всего лишь год спустя, в 1899-м, художник приобрёл для женщины,которая так взбесила его при первой встрече, что он даже имени её не хотел называть, два гектара земли в дачном поселке Куоккала на берегу Финского залива и начал перестраивать для неё дом. Они с Натальей Борисовной назовут его римским словом «Пенаты» — по имени богинь-покровительниц домашнего очага. В этой усадьбе Репин и Нордман проживут вместе 15 лет, она станет центром притяжения для литераторов, художников, артистов и многочисленной московской и петербургской интеллигенции. Репину в это время уже 55, его новая спутница на 19 лет моложе.
Дом Репина и Нордман в Куоккале. Современный вид (во время Второй мировой войны он был разрушен, а в 1960-е — полностью восстановлен). Фото: nimrah.ru
Илья Репин и Наталья Нордман в Пенатах.1900-е
Нордман позирует Репину для скульптурного портрета. 1901-1902
Гостиная в Пенатах. Бюст Натальи Нордман, отличающийся тонкостью лепки и одухотворённостью модели, — одна из лучших скульптурных работ Репина. Нордман смеялась: «Он (Репин) говорил мне: лицо у тебя гуттаперчевое,со всеми признаками красоты и уродства». Фото:
bonherisson.livejournal.com
Портрет Нордман, написанный Репиным в Швейцарии, считается первым и, возможно, лучшим, однако не лишенным приукрашивания модели.
Котлеты из клюквы и суп из сена
В «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова есть такой ироничный выпад: «Ипполит Матвеевич был влюблён до крайности в Лизу Калачову… Она не курила, не пила…, йодом или головизной пахнуть от нее не могло. От нее мог произойти только нежнейший запах рисовой кашицы или вкусно изготовленного сена, которым госпожа Нордман-Северова так долго кормила знаменитого художника Илью Репина».
А Корней Чуковский рассказывает, что своими ушами слышал, как одна помещица говорила другой о Репине: «Это тот, который сено ел».
В Пенатах действительно с энтузиазмом кормили отварами из трав и супами из сена. Дело в том, что Наталья Борисовна, натура увлекающаяся и доходящая в своих увлечениях до экзальтации, однажды увлеклась вегетарианством.
Теперь она пишет и издаёт «Поваренную книгу для голодающих» с рецептами котлет из картофельной шелухи, жаркого из морковного зайца, кофе из свёклы и печенья из подорожника с добавлением миндаля и ванили. Нордман объясняет: мясо — яд, а молоко — злодейское попрание материнских чувств коровы к телёнку. Она верит: такой рацион из трав, овощей и орехов не только оздоровляет, но и в перспективе может спасти Россию от голода, стоит только людям осознать целительную силу растений.
И первым «всецело осознавшим» становится Репин.
Еще недавно Илья Ефимович рассказывал, как они с другом-критиком Стасовым любили только лучшие рестораны, где наедались до отвала, а потом «упитанные до отяжеления, отсиживались на бульварах, празднично и весело болтая».
Теперь Репин с восторгом сообщает художнику Бялыницкому-Бируле: «А насчет моего питания — я дошел до идеала: еще никогда не чувствовал себя таким бодрым, молодым и работоспособным. Да, травы в моем организме производят чудеса оздоровления. Вот дезинфекторы и реставраторы!!! Я всякую минуту благодарю бога и готов петь аллилуйя зелени (всякой). А яйца? Это уж для меня вредно, угнетали меня, старили и повергали в отчаяние от бессилья. А мясо — даже мясной бульон — мне отрава; я несколько дней страдаю, когда ем в городе в каком-нибудь ресторане. Мы у знакомых теперь из-за этого совсем не бываем. Сейчас же начинается процесс умирания: угнетение в почках, „нет сил заснуть“, как жаловался покойный Писемский, умирая… И с невероятной быстротой восстановляют меня мои травяные бульоны, маслины, орехи и салаты».
Максим Горький, Владимир Стасов, Илья Репин и Наталья Нордман в Пенатах. 18 августа 1904 г.
Многих, кто знал Репина раньше, смущают подобные перемены,а главное — изумляет сила влияния на него Натальи Борисовны.
На этом портрете Наталья Нордман изображена в пёстром платье, красном берете и ярко-зелёной бархатной тальме. Эта пестрота и броскость отражают ей специфические вкусы, склонность к перебору и некоторой приторности. Чуковский при знакомстве с ней запишет в дневнике: «Не женщина, а Манилов в юбке».
Тальму Натальи Борисовны тут украшает натуральный темно-серый мех.
Но пройдёт совсем немного времени, и она откажется от продуктов животного происхождения не только в питании, но и в обиходе: начнёт пропагандировать щётки без щетины, безкожные обувь, дамские пояса и ридикюли и станет уверять, что её «пальто на сосновых стружках» согревает в холода лучше любой шубы.
Бурлаки в биллиардной
На родине жизнь была куда интереснее! Умы покоряло Товарищество передвижных выставок во главе с Крамским, и Репин вошёл в их ряды. С передвижниками связаны поистине золотые годы его жизни. 17 лет, за которые были созданы «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», «Крестный ход в Курской губернии», «Не ждали», тот же «Иван Грозный»… 17 лет братства с равными ему и по таланту, и по силе духа людьми: Крамским, Суриковым, Поленовым, Серовым… 17 лет всеобщего уважения и даже преклонения, ведь Репина в России ценили выше, чем любого другого художника.
«Стрекоза» (портрет дочери Веры)
Но считать, что репинский успех был лёгок, могли только самые отчаянные завистники. Илью вечно преследовала мысль, что можно сделать лучше, и вполне, казалось бы, готовое творение застревало на мольберте на долгие месяцы, а то и годы. «Запорожцев» он писал 12 лет, и столько же – «Арест пропагандиста». А картину «Пушкин на берегу Невы» Репин всё никак не мог закончить 30 лет. Бывало, что в поисках нового решения Репин совершенно портил картину. Но указывать ему на это было бесполезно. «Лицемеры! Святоши! Я поступаю так, как чувствую, а вы всё удумываете! Ах мудрецы, скажите пожалуйста! Может, я и ошибаюсь сегодня, а вы ошибётесь завтра, потому что нет нерушимых истин!» — кипятился он.
Быстро Репин написал только «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года». Это был царский заказ к столетию Госсовета, сначала показавшийся художнику обременительным и неинтересным. Но, придя на заседание, Репин воодушевился этим красочным зрелищем: на красном фоне ковров и кресел в полукружье белых колонн яркими пятнами горело золото на чёрных мундирах и голубые андреевские ленты. Это будет групповой портрет в духе Рембрандта, Гальса и Веласкеса – понял Репин. И поставил условие — сановники должны позировать ему все вместе, в мундирах, и именно в зале заседаний. После нескольких сеансов кое-кто из портретируемых запротестовал (особенно те, кто на картине представлены затылком, или куском спины, или в профиль). Некоторые предложили воспользоваться своими фотографиями. Тогда Репин отказался продолжать работу. И Николаю II пришлось отдать приказ — всем позировать!
И всё-таки терпение государственных мужей испытывать до бесконечности был нельзя. Репину пришлось писать быстро. Более восьмидесяти фигур, из них около шестидесяти полноценных портретов – Победоносцев, Столыпин, Витте… Бешеная гонка. Но зато портить картину, переписывая по много раз, было некогда. Вдохновенный удар кисти – и готова старческую дряблость одного лица, мясистость другого, елейная постность третьего. Конечно, около трёх лет потом ушло на проработку полотна, но самих портретов это не касалось. Успех картины был колоссальный, в том, что Репин — гений, сомнений не оставалось уже ни у кого…
«Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в честь столетнего юбилея со дня его учреждения»
Вот это-то всеобщее поклонение и сыграло с Ильей Ефимовичем злую шутку. Им, урождённым чугуевским мещанином, увлеклись самые блестящие светские дамы: княгиня Тенишева, баронесса Икскуль. Они приглашали его в свои салоны — и он научился говорить пустяки и оставлять в альбомах лёгкие зарисовки. Они осаждали его просьбами о портретах — и мастерскую Репина заполонили слуги, модистки с новыми платьями, шляпные коробки, собачки… Они флиртовали с ним — и Илья Ефимович терял голову. Нет, актуальных, гражданских тем в живописи он не оставлял. Но даже самые дерзкие, оппозиционные его работы оседали по великосветским домам — до того Репин был в моде. Ещё «Бурлаков» в свое время купил великий князь Владимир Александрович и повесил в собственной бильярдной. А явно революционную «Манифестацию 17 октября 1905 года» приобрёл член Государственного совета. Удачнее всего удалось продать «Запорожцев» — самому царю. Впрочем, как тут оценить: 35 тысяч рублей за плод 12-летнего труда — это много или мало? Как бы то ни было, Илья Ефимович купил на эти деньги поместье в Витебской губернии. Теперь он наблюдал за работниками не в поисках натуры, а с мыслями о хозяйстве. Он писал Стасову, что время вывозить навоз, что местные мужички покупают у него овёс и ячмень. На целый год страстный Илья Ефимович нашёл счастье во всей этой пасторальной идиллии! С сыном Юрием курил махорку, посмеивался над дочерью Надей, которая ходила по поместью босиком в костюме деревенского парня. Жена Вера Алексеевна, хоть и не сочувствовала всем этим беспорядкам, дипломатично молчала. В тот год они выглядели почти счастливой семьей…
Конец романа
Со временем неуёмно бурная деятельность Натальи Борисовны стала для Репина утомительна — к сожалению, на этом сходятся все биографы: «Мир сужался до размеров дома и сада. Высокие идеалы упёрлись в вегетарианство и пожатие рук лакеям» (Софья Пророкова), «влияние Н. Б. Нордман не было благотворным и никоим образом не стимулировало творчество Репина, начавшего в конце концов тяготиться этой опекой» (Игорь Грабарь). Сама Нордман всё чаще жалуется в письмах на одиночество, ненужность, непонятость,безденежье. Материальный вопрос мучает её: кто она? По закону — даже не жена. А у Репина четверо взрослых детей, которых он содержит и которым постоянно отправляет деньги. Семья Репина, утверждает Нордман, ненавидит её. Жить с этим трудно.
Еще в 1905-м у Натальи Борисовны заподозрили туберкулёз. Врачи рекомендовали ей отказаться от вегетарианства, но Нордман поступила по-своему. Тогда Репин повёз её в Италию, и болезнь отступила. Но к 1914-му году, когда отношения совсем разладились,здоровье Нордман становилось всё хуже и хуже. Не последнюю роль в этом сыграли её пальтишки на «сосновых стружках», да и развившаяся слабость к вину, которое Наталья Борисовна именовала «жизненным эликсиром» и «солнечной энергией».
Илья Репин. Танцующая Наталья Норманд
После вегетарианства у Натальи Нордман появилось еще одно увлечение — пластические танцы. Как-то, гостя в Ясной Поляне, Нордман и Репин перепугали и скандализировали семейство Толстого, устроив ночью «плясовые оргии под граммофон». Зимой 1913−1914 года Наталья Борисовна сильно простудилась, исполняя «танец босоножки на снегу».
Портрет писательницы Наталии Борисовны Нордман-Северовой, жены художника, 1911
Репин не успел на похороны — застал только могилу Нордман. Вернувшись в Куоккалу, он, как свидетельствует тот же Чуковский, без сожаления расстался и с вегетарианством, и с оригинальными порядками, заведёнными Натальей Борисовной. К нему в Куоккалу приехали жить дети, и жизнь потекла дальше своим чередом. 70-летний Репин проживёт без Нордман еще 16 лет.
Художница Вера Верёвкина, бывшая ученица Репина, вспоминала: «В окружении Ильи Ефимовича никто, даже из знавших Нордман, не вспоминал её, может быть, из внимания к семье, и я спрашивала себя: неужели он мог забыть этот период своей жизни?..
В одно из открытых окон влетела какая-то серенькая птица, облетела террасу, испуганно забилась в стекло и вдруг села на бюст Нордман, по-прежнему стоявший перед окнами.
— Может быть, это её душа сегодня прилетела… — тихо проговорил Илья Ефимович и долго молча смотрел, как вылетела в сад нашедшая выход птица».
Автопортрет, Илья Ефимович Репин, 1917
artchive
